— Да воздвигнутся, — рек я первому зодчию, — великолепнейшие здания для убежища мусс, да украсятся
подражаниями природы разновидными; и да будут они ненарушимы, яко небесные жительницы, для них же они уготовляются.
Чтобы за существенное различие нашего воззрения на искусство от понятий, которые имела о нем теория
подражания природе, ручались не наши только собственные слова, приведем здесь критику этой теории, заимствованную из лучшего курса господствующей ныне эстетической системы.
Еще потемневший облик, облекающий старые картины, не весь сошел пред ним; но он уж прозревал в них кое-что, хотя внутренно не соглашался с профессором, чтобы старинные мастера так недосягаемо ушли от нас; ему казалось даже, что девятнадцатый век кое в чем значительно их опередил, что
подражание природе как-то сделалось теперь ярче, живее, ближе; словом, он думал в этом случае так, как думает молодость, уже постигшая кое-что и чувствующая это в гордом внутреннем сознании.
Нисколько не думая, чтобы этими словами было высказано нечто совершенно новое в истории эстетических воззрений, мы, однако же, полагаем, что псевдоклассическая «теория
подражания природе», господствовавшая в XVII–XVIII веках, требовала от искусства не того, в чем поставляется формальное начало его определением, заключающимся в словах: «искусство есть воспроизведение действительности».
Здесь прежде всего заметим, что словами: «искусство есть воспроизведение действительности», как и фразою; «искусство есть
подражание природе», определяется только формальное начало искусства; для определения содержания искусства первый вывод, нами сделанный относительно его цели, должен быть дополнен, и мы займемся этим дополнением впоследствии.
«При невозможности полного успеха в
подражании природе оставалось бы только самодовольное наслаждение относительным успехом этого фокус-покуса; но и это наслаждение становится тем холоднее, чем больше бывает наружное сходство копии с оригиналом, и даже обращается в пресыщение или отвращение.
«Прощай, — говорил он, покачивая головой и хватаясь за свои жиденькие волосы, — прощай, город поддельных волос, вставных зубов, ваточных
подражаний природе, круглых шляп, город учтивой спеси, искусственных чувств, безжизненной суматохи!
Неточные совпадения
— Мне не нравится в славянофильстве учение о национальной исключительности, — заметил Привалов. — Русский человек, как мне кажется, по своей славянской
природе, чужд такого духа, а наоборот, он всегда страдал излишней наклонностью к сближению с другими народами и к слепому
подражанию чужим обычаям… Да это и понятно, если взять нашу историю, которая есть длинный путь ассимиляции десятков других народностей. Навязывать народу то, чего у него нет, — и бесцельно и несправедливо.
Свои описания
природы я начал с
подражаний тем образцам, которые помещены в хрестоматиях, как образцовые.
Итак, инструментальная музыка —
подражание пению, его аккомпанемент или суррогат; в самом пении пение как произведение искусства — только
подражание и суррогат пению как произведению
природы.
Словом, что у француза было естественно, чем он был по своей
природе, тем русский хотел сделаться чрез
подражание и, таким образом, считая правилом для себя то, что было только невольным движением подвижной
природы француза, разумеется, впадал в крайности и достоинство обращал в недостаток, а недостаток — в отвратительный порок.
Так точно — не потому русские до сих пор подражали Западу, что уж такая у славян
природа эклектическая; а просто потому, что к
подражанию вел их весь ход русской цивилизации.
Заруцкий. Погоди. (Вынимает еще бумагу.) Вот этот отрывок тем только замечателен, что он картина с
природы; Арбенин описывает то, что с ним было, просто, но есть что-то особенное в духе этой пиесы. Она, в некотором смысле,
подражание The Dream, Байронову. — Всё это мне сказал сам Арбенин. (Читает.)
Конечно, она подражала не одной внешней
природе, она подражала и выражению страстей человеческих, но это
подражание вообще было безжизненно, бесхарактерно, безразлично.
— Но — таково несовершенство человеческой
природы! — и индийское учение и устройство рушилось, и если теперь остается еще, то лишь в жалких
подражаниях и переделках, далеких от совершенств первоначального образца.
Он есть логос вселенной, в котором она себя сознает [«Единым логосом огонь устроил все в теле согласно своей собственной
природе: (он сделал тело человека) подобием вселенной, малое (микрокосм) соответственно большому (макрокосму) и большое соответственно малому» (
Подражание Гераклиту у Гиппократа: «Досократики», в пер.